Анатолий Шалагин - Потерянный рай. НКВД против гестапо
– Мюллер и Шелленберг ознакомлены с материалами дела? – спросил Гиммлер.
– В общих чертах.
– Пусть пока так и будет. Вы кому-нибудь поручите, чтобы понаблюдали за ними. Проявляют ли они какой-то интерес к материалам дела? Особенно Лемана. Какие дают указания по поводу ведения допросов? В общем, повнимательней присмотрите за ними. А потом мне расскажите. Понятно, о чем я?
– Так точно, господин рейхсфюрер.
«Тем хуже для тебя» – подумал Гиммлер…
Через четыре часа на стол заместителю фюрера по партии Мартина Бормана легли фотографии, на которых было изображено рукопожатие Гиммлера и Кальтенбрюннера под старыми липами. «Чего это они так вырядились? – с усмешкой подумал руководитель аппарата НСДАП1415* – Этот маскарад не спроста. Что-то они явно обсуждают. Вот только, что? И это „что“ нужно выяснить».
Борман поднялся из-за своего массивного, сделанного из ливанского кедра, стола и подошел к бронзовому бюсту Гитлера, возвышающемуся на дубовом постаменте. Он протянул руку и надавил на кнопку, скрытую под подбородком бронзового истукана. Раздался щелчок, и голова фюрера с шорохом отъехала в сторону. Борман извлек из потайного сейфа, о сосуществовании которого знал только он (мастера и рабочие, которые смастерили этот необычный тайник, были предусмотрительно уничтожены), черную кожаную папку. Он расстегнул досье и прежде чем поместить в папку любопытные фотографии пробежал взглядом последнюю страницу, которая была сюда положена две недели назад. Это была справка партийной разведки о вкладах нацистской верхушки в иностранных банках.. «Геббельс – 30 млн. марок в банках Швейцарии и Японии, Геринг – 35 млн. марок, Гиммлер – 17, Гесс-12…» – прочитав это, Борман ухмыльнулся и подумал: «Когда-нибудь эта папочка будет стоить уйму денег…»
В 10 часов утра 21февраля 1943 года на 15 километре автодороги Берлин – Дрезден произошло дорожно-транспортное происшествие. Грузовик, перевозивший кирпич, на полном ходу протаранил лакированный «Мерседес», за рулем которого находился оберштурмбанфюрер СС Езеф Штумф, двумя днями раньше расстрелявший в подвале гестапо Вилли Лемана. От полученных травм эсэсовец скончался на месте. Судебно-медицинская экспертиза, проведенная через 12 часов после аварии, установила, что в крови водителя «Мерседеса» было большое количество алкоголя. В протоколе вскрытия трупа судебный эксперт не указал, что в районе правого предплечья у потерпевшего находился след прокола локтевой вены и кровоподтек размером с пятипфениговую монету.
А через неделю в одной из карательных операций в Белоруссии погибли лейтенанты Зальцман и Шлоссер, которые в свое время вели стенограммы допросов Лемана. Никто не обратил внимание на одно обстоятельство, оба офицера были убиты одинаково. Снайперские пули вошли четко под левую лопатку, не оставляя жертвам никаких шансов на спасение. Оба лейтенанта так и не поняли, за что их отправили из столицы в белорусскую глушь.
***
Он с трудом разомкнул тяжелые веки. Луна равнодушно светила на его изможденное лицо, делая его еще более бледным. Уж сколько ночей он видел одно и тоже! Светило то росло, то уменьшалось, но всякий раз оно безразлично смотрело на одиноко бредущего человека. Он уже и не помнил, сколько раз видел этот белесый диск, ночуя то в стогах сена, то в заброшенных сараях.
Но сегодня луна была особенной. Она показывала миру, всему бестолковому человечеству свое великолепие. Сегодня было полнолуние.
«Ух, какая громадная!» – подумал он. Но в ту же минуту он отчетливо осознал, что луна светила ему в глаза через… чисто вымытое стекло.
«Где это я?» – он повернул голову и тревожно стал разглядывать комнату, в которой лежал. В противоположном углу под чуть тлеющей лампадкой он разглядел образа, украшенные рушником. Чуть поодаль на бревенчатой стене тикали ходики с такими родными гирьками в виде еловых шишек. По-над стенкой виднелась длинная скамья, покрытая домотканым половичком. А рядом с топчаном, на котором он лежал, белел выбеленный щиток печи, от которого шло тепло.
«Как я сюда попал?» – он пытался вспомнить, но ничего не получалось.
Вдруг он отчетливо услышал звук шаркающих шагов. Скрипнули половицы, и в комнату вошел бородатый старик, который направился к образам. А он наблюдал за этим дедом через сожмуренные ресницы, боясь выдать себя.
Старик встал на колени и начал что-то шептать. Он так породному крестился и отбивал поклоны, что лежавший на топчане невольно вспомнил свою бабушку, которая вот также когда-то истово молилась, прося у всевышнего добра и здоровья всей своей многочисленной родне. «Ах, бабаня, бабаня! – думал он о своей бабушке – Помолись за меня!».
«На каком языке это он молится? – прислушивался он к всхлипывающему шепоту старика – Вроде, не словацкий и не польский. Да и католики они. Сябры1617! – вдруг осенила его догадка – Неужели дошел!?»
А старик меж тем вытер рукавом рубахи глаза, кряхтя, поднялся на ноги и направился к топчану. Мужчина замер. Неожиданно рука старика скользнула под одеяло. И тут лежавший понял, что находится под одеялом абсолютно голым. Старик развязал какие-то тесемки на его бедрах и стянул с его паха глиняную бутылку. Потом дед потряс этим сосудом в воздухе, что-то удивленно прошептал и вернул бутылку на прежнее место. Завязав тесьму на бедре мужчины и поправив и одеяло, старик тяжело вздохнул и, шаркая ногами, скрылся за дверью.
Вскоре за стеной послышался звон чего-то железного. Потом где-то рядом раздались легкие удары и скрежет, видимо, дед очищал печь от золы.
– Отец! – попытался крикнуть лежавший на топчане. Но голос его не слушался. Поэтому вместо слова раздалось какое-то нечленораздельное мычание.
– Отец! – еще раз крикнул мужчина. На этот раз получилось значительно лучше.
Звон железа за стеной прекратился, дверь со скрипом приоткрылась и на пороге с керосиновой лампой в руках появилась… молодая девушка с распущенными белокурыми волосами.
– А где дед? – растерянно произнес мужчина.
Девушка с тревогой смотрела на него, и от этого взгляда он почему-то особо отчетливо ощутил себя нагим.
За спиной девушки показалась бородатая голова деда. Он что-то строго сказал девушке, от чего та смутилась и, сунув лампу старику в руку, выскочила из комнаты.
Он оглянулся и, заметив, что дед не смотрит в их сторону, а занят наладкой упряжи на лошади, наклонился к лицу девушки и неумело прикоснулся своими губами к ее щеке. Ее лицо покрылось румянцем. Но она не убежала, а стояла, улыбаясь ему своей почти детской улыбкой.
– Спасибо тебе, Олеся – тихо сказал он – Может быть, передумаешь, и поедем вместе?
– Нет – тихо ответила она и сунула ему в руки узелок с провиантом.
Дед, сидя уже в санях, окликнул их. Молодой человек сел в сани, и лошадь, понукаемая стариком, тронулась в путь. А Олеся стояла у ворот своей избенки, которая и для него теперь стала тоже родной. Она как-то несмело помахала ему рукой, как бы боясь, что кто-то заметит этот ее робкий жест. Он тоже поторопился махнуть ей, ибо вскоре и Олеся, и этот хуторок, приютивший его, скрылись за заснеженными лапами елей.
– Садитесь – седовласый усатый человек в гимнастерке без знаков отличия и меховом жилете указал рукой на сколоченный из сосновых брусков табурет. Кашлянув в кулак, усатый продолжил – Вы должны отдавать себе отчет в том, что у нас возникли некоторые сомнения по поводу вашей личности. Согласитесь, выглядит все странным. Вас нашли в лесу в бессознательном состоянии, с документами на имя Вальтера Шлосса. Вот это – говоривший достал из ящика стола четырехгранный клинок, на рукоятке которого было выгравировано на немецком «Не нам, не нам, но имени твоему» – тоже было при вас. А вы заявляете, что являетесь советским гражданином, но при этом отказываетесь назвать свое имя. Странно, не находите?.
– Да, действительно, все это так – ответил сидящий напротив незнакомец – Я, конечно, мог бы придумать любое имя, ведь вам, находящимся в глубоком фашистском тылу, проверить это было бы практически невозможным. Но я прошу вас при первой же радиосвязи передать в Центр небольшой текст, который бы я написал…
– А с чего вы решили, что у нас есть связь с большой землей? – раздраженно спросил хозяин землянки, в которой происходил разговор. «Что-то этот оборванец через чур много рассуждает – думал он – Зря я согласился принять его в отряде. Похоже это провокатор?»
– Антенну рации заметить нетрудно – ответил незнакомец – Я понимаю, что моя просьба выглядит странно. Но поверьте, что это вопрос государственной важности…
– Почему я вам должен верить? Я отправлю в эфир, как вы его назвали, текст, а завтра на этом месте объявятся каратели. Ведь и такой сценарий возможен?
